Синдром гладиатора - Страница 19

Откровенно говоря, чудный обед был, пожалуй, единственным приятным событием за весь прошедший день. Ничего более радостного я пока в жизни не наблюдал. Дом Стрекалова находился под очень жестким контролем, об этом говорило даже то, что я заметил наблюдателей, едва успев появиться на Фрунзенской набережной. Стрекалов всю свою жизнь прожил в этом престижном доме, размещаясь в просторной четырехкомнатной квартире с видом на парк им. Горького сначала вдвоем с женой, а после ее смерти и вовсе один. Люди, присматривающие за генералом СВР, были настолько уверены в себе и своих покровителях, что даже не пытались прятаться. Две машины стояли во дворе, еще одна маячила прямо на набережной, рядом с желтым грузовиком автодорожной службы, явно из тех, что до отказа нафаршированы хитрой электроникой. На засаду это походило в той же мере, как если бы они запалили костры вокруг дома и выставили зазывающие дичь плакаты, типа — «Проход для сайгаков. WELCOME!». Я слишком уважительно относился к своей персоне, чтобы предположить, что меня хотят отловить таким вот странным образом. Но парадоксальность ситуации заключалась в том, что за людьми уровня Стрекалова так тоже никогда не следят. Или я сильно отстал от жизни? Москва, конечно, город контрастов, но не настолько же…

Нет, жизнь явно дала трещину. Посредством каких-то неизвестных спецслужб, навтыкавших глухих заборов по всем тропинкам. Может, я вообще зря сюда приехал? Вариантов дальнейшего развития событий существовало великое множество, от визита в стиле «ниндзя» домой к Стрекалову до выхода на Красную площадь с плакатом «Вот он я». К сожалению, разумным мне казался только один. Нужно было звонить. У меня имелось четыре телефонных номера: домашний и рабочий самого Стрекалова, телефон моего куратора, по которому я все это время раз в год сообщал о себе, и еще один номер. Первые три отпадали по определению, а вот четвертый был мне выдан лично Виктором Викторовичем и являлся по сути прямым способом связаться с ним и только с ним в экстренных случаях. Как именно функционировала эта линия, я не знал, но наверняка первоначальный звонок проходил через приличную цепь подставных лиц и номеров. Я здорово рисковал, ведь если Стрекалов действительно задался целью погубить мой молодой организм из зависти или вредности, то я просто шел ему навстречу, доверчиво задрав лапки. Но… Как любит говорить Рихо Арвович Эвер — «Если ты сто раз проверил человека и не убедился в том, что он полное дерьмо, то он, наверное, и вправду не полное дерьмо». Логика, конечно, чисто эстонская, но своя правда в ней присутствовала. Попытка — не пытка, верно, Лаврентий Павлович?

Я расплатился по счету, разом попав на сумму, просто вопиющую в условиях бюджетного дефицита, и покинул этот дорогостоящий очаг гуманизма и человеколюбия. Заодно я заказал столик в соседнем ресторане «Европейский», благо далеко для этого ходить было не нужно. Бог его знает, как сложится вечер.

Купив телефонную карточку (сплошные расходы, как они тут живут?), я с большим трудом нашел на улице работающий телефон и набрал номер. Трубку сняла женщина. Кокетничать с ней я не собирался, поэтому был деловит и краток до неприличия.

— Вариант три-один.

— Вариант один-три, — послушно повторила она, и я положил трубку.

Засечь мое местоположение было не под силу даже сказочному персонажу, а таковых в отечественных спецслужбах не водилось. Совершенно условная фраза, сказанная мной неизвестной женщине, означала следующее: «Прошу о встрече завтра, в три часа дня у первого (левого) эскалатора, на станции метро «Октябрьская». Бред сивой кобылы, зато легко скрыться в толпе, если все пойдет не так, как хочется. Эту китайскую грамоту также придумал Стрекалов, чья светлая голова никогда не давала покоя своему хозяину. А может, он просто больше знал и, соответственно, лучше готовился? Вот уж не в курсе…

Час был не поздний и не ранний, 17.20, дел у меня, кроме сохранения самого себя в первозданной целостности, тоже особых не было, и я отправился гулять, дыша выхлопными газами и по возможности уворачиваясь от происков толкающейся толпы. В отличие от булгаковского Воланда, я почти с ходу обнаружил, что город изменился, причем не только сам по себе, став намного опрятнее и чище, но и внутренне, через людей, населяющих его. Не у большинства, но у многих, очень многих мужчин и женщин, встречавшихся мне по пути, глаза сильно походили на машинку для определения штрих-кода и, соответственно, стоимости идущего навстречу товара. Уж не знаю, как нынче в Москве обстояли дела с жилищной проблемой, но материальный вопрос испортил жителей этого города напрочь. Мне доводилось видеть деловые кварталы западных столиц, по улицам которых шли толпы молчаливых людей, раз и навсегда зацикленных на добывании денег. Но это было совсем другое, их поглощала работа, а здесь была страсть. Страсть голодных людей, желающих всего разом и оценивающих других исключительно по тем деньгам, которые они уже успели сделать своими. Критерием являлось количество, а никак не качество. По-моему, впервые в жизни я столкнулся с тем, что девушки, идущие мне навстречу, окидывали меня оценивающим взглядом. Не как мужчину, нет, это как раз было бы привычно и нормально, я сам никогда не упускал случая пристально рассмотреть красивую женщину. Москвички оценивали не меня. Их интересовало то, что было на мне надето. Взгляд обычно скользил от обуви, затем критическому анализу подвергался костюм, галстук и, в завершение осмотра, прическа. В смысле, как подстрижен. Качество. И уж только потом мельком смотрели, не горбат ли я и сколько у меня глаз. Большинство столичных дам сходилось на том, что дело со мной иметь можно, и, встретив мой взгляд, они мило и плотоядно улыбались. Может быть, я старомоден, глуп, просто болен, но меня передергивало от их призывных улыбок. Возможно, это и правильно, когда оценка человека идет с позиции — сколько денег, таков и он; но от мысли, что мне всегда придется общаться с людьми, которым абсолютно плевать на содержание, а важна лишь форма, мне лично становилось дурно.