Синдром гладиатора - Страница 18

Я присел на кровати, которую до того усиленно плющил, и закурил, без особого интереса рассматривая гостя. Подумаешь, Шамиль. Лучше бы он бронежилет надел, пижон.

Тот, видимо, понял, что ожидаемого психологического эффекта не случилось, и тоже позволил себе расслабиться. Зря, кстати. Вытащив из кармана черную пачку сигарет «Davidoff», он прикурил от золотой зажигалки «Ronson» и, выпустив очень изящную струйку дыма, воззрился на меня так, словно это я пришел к нему в гости.

— Ты крутой? — спросил он с интонацией утвердительной.

— Очень крутой, — не желая спорить, согласился я.

«Мамочка» снисходительно улыбнулся.

— Ты моих людей обидел. Теперь врачам платить надо.

— А тебе что, на врачей денег не хватает? — поинтересовался я.

Все развивалось, как в плохом американском боевике. Сейчас он будет кричать, что я подорвал его авторитет, а потом начнет меня убивать. Или бить, что у них там сейчас модно, я не знаю. Все это было скучно и банально. Мое замечание задело его за живое, глаза стали злыми, а зубы оскалились в недоброй улыбке. Фарфоровые зубки у братка, дорогие.

— Ты, лох, жить не хочешь? — И полез, полез под пиджак. Какая-то стрелялка у него там была, это я сразу отметил. Но — разве в этом дело? Обзываться зачем-то начал. Грубый.

Зажигалка фирмы «Zippo» — это очень хорошая, надежная вещь. При этом она еще и очень крепкая и тяжелая вещь. И если такая вот вещь попадает в лоб человеку, сидящему на шатком гостиничном кресле, то он, скорее всего, просто рухнет вместе с креслом и всеми своими кавказскими понтами на пол. Что и имело место в данном случае. Так-то, генацвале…

Я встал и, подойдя к нему, первым делом отыскал свою зажигалку. В принципе, свалить я его мог чем угодно, вплоть до зубочистки, просто зажигалка оказалась ближе всего. Потом обшарил карманы. В кобуре обнаружился «ТТ», чешский, скорее всего, и конечно же, без всякого разрешения на ношение. Был «мандат» помощника депутата, паспорт. Пара тысяч долларов в сотнях, немного рублей. На ноге, в специальной кобуре, нашелся еще один пистолетик, «браунинг», которому я лично обрадовался гораздо больше, чем громоздкому «Токареву». Я, в отличие от этого абрека, воевать пока ни с кем не собирался, а таскать с собой «на всякий случай» лучше что-нибудь миниатюрное.

Тем временем сознание стало потихоньку возвращаться в ушибленную голову моего гостя. Пока он силился понять, что привело его, такого красивого, на этот грязный гостиничный ковер, я успел оттащить кресло на нейтральное расстояние и занял призовое место, держа пистолет на уровне его глаз. Постепенно пикантность ситуации дошла и до горца. Завороженным, хотя и по-прежнему злым взглядом он уставился на меня, не упуская, впрочем, из вида и темный зрачок пистолета.

— Слушай меня, дорогой, слушай внимательно. Я с вами ссоры не искал, вы ко мне пришли. И сильно ошиблись. Ты влез в операцию Федеральной Службы Безопасности, а тебе нужны эти проблемы? — говорил я тихо, но доходчиво, это явственно читалось по его лицу. Такого рода неприятности кавказскому господину были не нужны абсолютно.

— Ты можешь идти. Своим людям говори, что хочешь, но чтобы ко мне больше ни одна тварь близко не подошла. Иначе весь ваш клоповник вычистим к едрене фене, одни зубы по коврам останутся. И молчи, я тебя прошу. Если завалится операция, я лично тебя найду и убью. Понял, кацо?

Откуда ему было знать, что я блефовал. В чьих руках ствол, тот и прав, а осложнять себе жизнь, и без того достаточно непростую, восточному господину совсем не хотелось. Здесь он был человеком уважаемым и влиятельным, а на порушенной войной родине он стал бы одним из многих голодных и злых соотечественников. Нет, такие проблемы ему были совершенно ни к чему. И хотя злость распирала его, подмывая броситься на наглеца и разорвать ему глотку, он смог пересилить себя и согласно кивнул.

— Вот и чудненько, — мягко и дружелюбно сказал я, все время держа его на прицеле. — Теперь медленно встань и спокойно, без резких движений ступай к дверям.

Уже стоя на пороге, он, с трудом превозмогая рвущуюся злобу, кривя тонкие губы спросил:

— А ствол? Вернешь?

— А разрешение покажешь? — в тон ему поинтересовался я. — Хочешь, приходи на Лубянку, оформим изъятие по всем правилам. А коли нет, то сделай милость, иди отсюда. Быстро.

И он с силой захлопнул дверь.

Отчего-то я сильно сомневался в том, что судьба сведет нас еще раз. Разве что в Краю Вечной Охоты.

* * *

Благодушный и расслабленный, одиноко сидел я за небольшим столиком. Вокруг навытяжку стояла торжественная тишина, лишь изредка нарушаемая легким звоном столовых приборов. За спиной моей непоколебимо возвышалась мраморная колонна, надежно прикрывая тылы, необъятных размеров зал был почти пуст, и я бы даже сказал — пустынен. Редкие столики терялись в его роскошном пространстве, обильно изукрашенном позолотой, скульптурами каких-то не узнанных мною божеств, фонарными столбами, и целиком прикрытом от суетной Москвы огромным витражным потолком. Посередине зала тихо изливался фонтан, а в нем лениво плавали золотые рыбки.

Удовольствие, которое я испытывал от этого заведения, было абсолютно законченным и комплексным по сути, ибо обед, приятным грузом лежавший на дне меня, был вполне достоин того шикарного интерьера, в котором я его поглощал.

Ароматная, нежная донская солянка с речной рыбой, осетрина «броше» с соусом «Тартар», в сочетании с бокалом «Chateau les Hebras» 1991 года и кусочком торта «Черный лес» на десерт, привели меня в состояние совершенно непристойного умиления. Удобно раскинувшись в мягком кресле, я по очереди воздавал должное то малюсенькой чашечке с крепчайшим кофе, то изумительному «Martell L'Or de Martell», который местные умельцы наливали в хрупкий бокал, а затем специальный человек на моих глазах слегка нагревал его на специальной же горелке. Любовь к жизни переполняла меня, я просто лучился положительными эмоциями. Как совершенно верно подметил один английский писатель, количество прегрешений, которые человек готов простить миру после хорошего обеда, до обеда привело бы того же самого человека в ужас. Все мы рабы желудка в той или иной степени, и я отнюдь не являлся исключением. Сидя в грязной яме в Пешаваре я часто вспоминал дом, отца, близких людей. Но то, с какой интенсивностью я вспоминал кухню тетушки Франсуазы, не шло ни в какое сравнение со всем остальным. И ничего поделать с этим я не мог. Да, честно говоря, и не пытался.