Синдром гладиатора - Страница 102

102

Осторожно прокравшись мимо испуганно притихшего Давида, я подошел к окну. На улице было темно, но не совершенно, и сквозь большую щель в рассохшейся деревянной ставне я увидел машину, стоявшую под окном. Маленький «Жук», которого раньше здесь не было. Серьезно утешало то обстоятельство, что на моей памяти еще ни одна группа захвата не использовала для своих операций подобную модель «Фольксвагена». Внизу раздался звонок. Короткий, длинный, короткий, короткий. Похоже на примитивный код — опознавательный знак для «своих». Неужели все-таки Паола?

В комнату заглянула хозяйка, и ее радостный вид подтвердил мои предположения. Она как раз шла открывать дверь. Не выпуская из рук оружия, я крадучись последовал за ней.

Последние сомнения пропали, когда дверь внизу с треском захлопнулась и до меня донеслись возбужденные голоса. Итальянский язык по-прежнему оставался для меня загадкой, но голос Паолы, ее интонации — не узнать их было невозможно. На этом этапе жизнь удалась окончательно. Прогрохотав по ступенькам, я пинком распечатал мощную деревянную дверь и влетел в крохотное помещение магазина. Две пары глаз уставились на меня, вначале с испугом, а затем…

— Андре! — Вырвавшись из рук заботливой няни, Паола молнией пролетела разделявшие нас несколько метров и очутилась в моих объятиях.

Даже руки, занятые парочкой «Узи», не помешали мне крепко обнять девушку. И как-то совершенно само собой получилось, что наши губы соединились еще раньше, чем ее горячее, трепетное тело прижалось ко мне.

— Ты жив! Боже, ты не представляешь, как я молилась за тебя… — тихо, но — громко прошептала Паола, когда нам удалось на мгновение разрушить тесные объятия. — Я люблю тебя, милый… — И вновь мы оказались сжатыми в одно нежное и страстное целое.

Сзади сердито закашлялась синьора Лонги, явно не одобрявшая столь вопиющего поведения своей «маленькой Паолы». Няни, как и матери, упрямо не желают видеть своих детей взрослыми. Какая-то часть сознания настойчиво пыталась одолеть захватившие меня эмоции, и с помощью кашля сердитой синьоры и оттягивающих руки автоматов ей это наконец удалось.

— Я должен тебе кое-что сказать, Паола, — произнес я, с трудом отрываясь от ее мягких, горячих губ, отстраняя от себя это гибкое, желанное тело, на корню пресекая инстинкты и давя эмоции. — Я здесь не один.

Она непонимающе смотрела на меня, и, с усилием отводя взгляд от ее влажных, приоткрытых в ожидании губ, я закончил:

— Там, наверху, Давид. И — он мне нужен.

Она отшатнулась, словно от удара. Разом вырвавшись из моих рук, Паола отступила на шаг, глядя на меня сузившимися глазами.

— Ты! — Секунду она подбирала подходящее слово, а затем выпалила мне в лицо: — Подонок! И ты, ты тоже предал меня, боже…

Она отступила еще дальше, не сводя глаз с моих рук. В это мгновение я искренне любовался ею, и к черту весь бред, который она еще может сказать… Она была — Леди в Черном, короткие волосы, джинсы, футболка с причудливой разноцветной надписью «Paris», туфли — все это было цвета ночи и ее огненный взгляд завораживал и сжигал меня одновременно, словно колдовство, удар молнии в зловещей тиши Стоунхенджа. Ты прекрасна, спору нет…

— Вы не совсем правы, Паола, — раздался за моей спиной мягкий, по-домашнему уютный голос Давида, и я кожей ощутил, что пик пройден.

Взгляд Паолы потух, она, расслабившись и отступив к дверям, смотрела куда-то за мою спину. Насколько я понимал, кроме скрипучей лестницы и мистера Липке, стоявшего у ее подножия, смотреть там было особенно не на что.

— Мне кажется, нам всем стоит объясниться, — вкрадчиво продолжил Давид. — Возможно, между нами гораздо больше общего, чем вы думаете. Кроме того, ведь это вы, синьорина Бономи, желали моей смерти? Совершенно не имея на то оснований… Так что у меня гораздо больше поводов к неудовольствию, нежели у вас. Не правда ли? Выслушайте месье Дюпре, и, возможно, вы станете иначе относиться ко многим вещам.

С этими словами мудрый Давид почтительно и церемонно поклонился Паоле и, развернувшись, нарочито тяжело начал подниматься по ступенькам. Проводив его взглядом, я обернулся к Паоле, и — наши глаза встретились. «Узлы надо рубить», — подумалось мне, а губы уже сами произнесли необходимое:

— Я не работаю на отца, Паола. Прости, но все это время я обманывал тебя.

* * *

— Поймите, синьорина, — уже в который раз повторял Давид, — я вовсе не собираюсь сдаваться итальянскому правосудию. Это бессмысленно. Давать показания я хочу в России, и говорить намерен лишь о том, что касается самой России, а отнюдь не Италии…

— Паола! Необходимо, чтобы господин Липке уехал в Россию, — поддержал я его. — Это очень важно… Лично для меня. И не имеет никакого отношения к твоим делам. Ваша банковская операция — внутреннее дело твоей страны, в России это совершенно никого не интересует. Тем более что ты сейчас не в том положении, чтобы опасаться за свою репутацию.

— Словом, все очень плохо, — понуро произнесла Паола. Машинально она взяла со стола рюмку с налитой туда заботливой синьорой Лонго граппой, сделала маленький глоток и, сморщившись, быстро отставила ее в сторону.

— Наверное, ты прав, Андре… Моим друзьям в Риме хватило сил и желания вытащить меня из рук комиссара Катани, но… Не более того. Я разорена, и вдобавок к этому за мной охотятся люди Кольбиани.

— Насколько мне известно, синьорина, подобная участь постигла не только вас, — осторожно заметил сидевший в углу Давид. В ответ Паола гневно полыхнула в его сторону глазами.

102