Синдром гладиатора - Страница 2

— Отличный город у вас, господин комиссар. Вы не находите?

Еще парочка комплиментов, и ему неудержимо захочется меня убить, это явственно читалось на побагровевшей физиономии господина комиссара. Я сжалился.

— Ну, выпить вы, надо полагать, со мной не согласитесь, поэтому перейдем прямо к делу. Вас это, наверное, огорчит, но… Я вынужден покинуть вашу прелестную страну. Увы, так уж сложилось.

Нет, его это совершенно не огорчило. Напротив, он облегченно вздохнул и промокнул платочком пот со лба. Аккуратно сложив платок, убрал его в карман. Зачем-то передвинул с места на место картонную подкладку под пивной бокал. Сцепил пухленькие пальчики, покрутил ими. И наконец, сказал, несколько виновато глядя мне в глаза:

— Должен сообщить вам, месье Дюпре, что отныне вы будете считаться в нашей стране персоной «нон грата», впредь до особого решения Министерства юстиции. А сегодня я обязан проследить за тем, чтобы в назначенный срок вы покинули Амстердам.

Прошу вас до отъезда в аэропорт не выходить из гостиницы.

Улыбаясь так, словно меня только что выбрали почетным гражданином города, я кивнул, соглашаясь со всем вышеизложенным. И добавил несколько слов. Не для протокола. По-русски. С удовольствием.

В течение последовавших за тем четырех часов я организовал отъезд своих помощников к постоянному месту службу, выдав им денежное довольствие, а также чаевые и премиальные. Кроме того, они получили запечатанный конверт с абсолютно конфиденциальной информацией и были строго предупреждены об ответственности за его сохранность. Конверт надлежало передать месье Эверу лично в руки, а до того беречь как зеницу ока. Письмо, поступившее под опеку двух очень профессиональных охранников, содержало в себе пару-тройку особо изящных ругательств и мои поздравления господину Рихо Эверу по случаю принятия им сана Зеленого Земляного Червяка. Насколько я знал Рихо, все это должно было его порадовать и воодушевить на ответное послание. Глупость, а приятно. Весь свой арсенал я также отправил в Бордо. Тащить с собой в Россию такое количество железа было невозможно, опасно и абсолютно бессмысленно. Уж чем-чем, а нехваткой стволов на душу населения моя историческая родина не страдала. Закончив с организационными мероприятиями, я нашел в себе силы слегка перекусить в ресторане отеля и на любезно предоставленной господином комиссаром машине с затененными стеклами отправился в аэропорт. Излишне говорить, что в течение всего дня, с момента утреннего разговора в баре и до прощальной улыбки полицейского на паспортном контроле, за мной раздвоившейся тенью всюду следовала парочка огроменных наблюдателей, настороженно следящих за каждым моим вздохом. Моя любовь к Амстердаму явно осталась безответной и непонятой.

Воспоминания — штука на редкость нестабильная, их воспроизведение, течение и растекание происходит независимо от моего желания или нежелания. Так было всегда, так получилось и на этот раз. Последние часы пребывания на земле Голландии, более или менее забавные и не лишенные пикантности, потеряли свою яркость и растворились в часах предпоследних. Напрочь лишенных и приятности, и забавности. «Невинно убиенный» Роже Анье, застреленный мною Луи, сумбурная ночь с Таней. Мой добрый папа, наконец. События, достойные описания, но совершенно непригодные для жизни. Возникшее во мне чувство походило на умственную оскомину, и вызванная им реакция была вполне адекватна — хотелось запить. Или выпить. Или дать кому-нибудь в морду раз пятнадцать. Кастетом.

— Да не хочу я целые сутки сидеть в этой сраной Финляндии!

Сказано было хорошо. Громко. Девушка, выразившая свое, наболевшее, таким вот образом, явно была не только вовремя воспитана, но и от природы настойчива и целеустремленна. Простой констатации факта ей было недостаточно.

— Что ты молчишь? Делай что-нибудь! Позвони в Хельсинки, закажи билеты на другой флайт! Я собиралась ночевать сегодня у Немы, а не в какой-то траханной чухонской гостинице!

Весь этот текст выдавался на странно-русском языке, с акцентом, приобретаемым обычно советскими эмигрантами после десятка-другого лет, проведенных в Брайтон-Бич. А говорливой особе, судя по всему, и было-то лет двадцать с маленьким хвостиком. Чтобы убедиться в этом, мне хватило одного взгляда. Чернокудрая и пухлощекая дочь Сиона и ее молчаливый спутник сидели на соседнем ряду и являли собой пару сколь примечательную, столь и типичную. Она была хороша той особой красотой, которой славятся юные еврейские девушки. Если вы понимаете, о чем я. Мужчина тоже не выпадал за рамки стереотипа. Орлиный профиль, очень коротко остриженные волосы, глубокие залысины. Смуглая от природы кожа и национально грустные глаза. Все это время он молчал, покачиванием головы соглашаясь с мнением своей подруги по всем упомянутым ею пунктам, но при этом явно не собирался ничего предпринимать. Зачем? Гораздо проще выслушать и сделать по-своему, чем пытаться переспорить женщину. Поймав мой взгляд, он чуть улыбнулся и пожал плечами, словно извиняясь за свою девушку. Я улыбнулся в ответ. Вот и поговорили.

Самолет летал вовсю, будто бы издеваясь над естественным желанием пассажиров побыстрее оказаться на более твердой, чем воздух, поверхности. Когда, наконец, загорелись надписи, рекомендующие пристегнуть ремни и забыть о курении, я уже ощутил свой многострадальный зад как плоскость, а в голосе соседской девушки стали проскальзывать истерические нотки. Толчок, возвестивший о прибытии на родину Санта-Клауса, был как нельзя кстати.