Синдром гладиатора - Страница 116

116

— Слушай, Рихо, а ты не боишься, что полиция заснимет эту церемонию для своего архива? Здесь, насколько я понимаю, собрался весь цвет «Lapiovra». Я бы обязательно посадил своего оператора.

Не отводя взгляда от разворачивающегося зрелища, Рихо быстро проговорил:

— Филипп все отрегулировал. В Италии телефонное право действует без осечек. Пара звонков нужным людям — и всем спецслужбам отдается строжайший приказ — даже близко не подходить к Капитолию. — Бросив на меня недовольный взгляд, он добавил: — Если ты не заткнешься, и не перестанешь меня отвлекать, мы пропустим самое интересное. Смотри внимательно, сейчас начнется…

Действительно, тут-то все и началось… Рихо выудил из кармана портативную рацию, с виду напоминавшую обыкновенный радиотелефон, и произнес одно короткое слово:

— Начали.

И толпа словно взбурлила, пошла волнами, люди заметались в разные стороны, началась суматоха. С того места, где находился наш наблюдательный пункт, было видно лишь какое-то непонятное «броуновское» движение, разом охватившее всех, присутствующих. Я заметил полицейского, который с недоумением взирал на происходящее со своего поста у дверей муниципалитета, оседающего на землю Кольбиани, метнувшегося и разом сбитого с ног охранника — и все. Никаких автоматных очередей, визга тормозов, взрывов, вертолетов и прочей киношной ерунды. Рихо пошел по пути наименьшего сопротивления, благо его возможности это вполне позволяли. Он просто расставил человек пятнадцать своих «работников», замаскированных под туристов и прочий праздношатающийся люд, вокруг выхода из здания. По его сигналу большинство этих людей организовало суматоху, которая позволила нескольким стрелкам, вооруженным небольшими пистолетами с глушителями, тихо и методично расстрелять заранее намеченных «барсуков». Толпа быстро рассеивалась, и через минуту на площадке перед «твердыней власти» осталась лишь маленькая горстка людей, растерянно озирающихся по сторонам. Самый дурацкий вид был у жениха, который в испуге присел на корточки и, обхватив себя руками, что-то пронзительно кричал по-итальянски. «В семье не без урода», — вспомнив о редкой «профессиональной пригодности» старшего дона Кольбиани, подумал я. На сером камне мостовой черными пятнами выделялись неподвижные тела павших «барсуков». Всего я насчитал пять трупов.

— Придурок… — куда-то в пространство сказал Рихо, с удовлетворением оглядывавший поле брани.

— Кто? — Не понял я.

— Гоблин… Охранник, — пояснил он, безмятежно глядя на меня своими голубыми глазами. — «Мишеней» было всего четыре. Этот баран сам виноват, полез под пулю. Пойдем, Андре. Ничего интересного больше не предвидится. Приедет полиция, еще запишут нас с тобой в свидетели… Вон, слышишь?

Вой сирены приближался с каждым мгновением, еще пара минут — и эта шумная компания примчится на место происшествия. Я кивнул и полез в карман за сигаретами. Никуда не торопясь, мы прогулочным шагом двинулись по направлению к Via dei Fori Imperiali, где нас ожидала машина. Рихо молчал, но на круглой физиономии блуждала счастливая улыбка, выдавая его с головой. И действительно, он имел все основания гордиться собой. За каких-нибудь два часа ему удалось сделать то, чего итальянская полиция не могла добиться годами. Вся верхушка сицилийской мафии была ликвидирована, но помимо этого пунктуальный эстонец устранил и большинство крупных политиков, защищавших интересы кланов в коридорах власти. На восстановление работоспособной структуры требовалось время, а времени-то как раз у них и не было. Синьорина Бономи стояла наготове, и ей оставалось только поднять с земли оброненную южанами пальму первенства. «Я работаю с деньгами, а не с людьми», — так, кажется, она говорила? Прошло совсем немного времени, но как все изменилось… Паола успела упасть с Олимпа и вновь взойти на него, но увы — нельзя взобраться на один и тот же Олимп дважды. Все стало иным, а главное — изменилась Паола. Теперь ей придется «заниматься людьми». И это ее — сегодняшнюю — уже не пугало.

* * *

Она пришла вечером. Резко распахнув дверь, в мою комнату стремительной походкой прошествовала Ее Величество Синьорина Бономи. Она очень изменилась за эти дни, и я вновь особенно остро ощутил эту перемену. Наши последние встречи были короткими и поспешными, но даже этих минут мне хватало, чтобы понять — пропасть между нами растет с каждым днем. Вроде бы все оставалось таким же, но исчезало главное — любовь, страсть, желание… Я не знаю, как называется чувство, которое делает некрасивую девушку — прекрасной, одну из многих — единственной, обычную — неповторимой. Все это время оно жило во мне вопреки голосу разума, опыту, знанию — вопреки всему. Любовь «благодаря» чему-то — бред, ее не бывает в природе. Мы любим только «вопреки», и хорошо, прекрасно, что это происходит именно так. Но… Что-то ушло из моей души. Паола по-прежнему была необычайно красива, но сквозь нежный шелк ее смуглой кожи вдруг проступил стальной каркас, которого я не замечал, не видел раньше. Маленькая девочка исчезла, и на ее место вернулась Железная Леди. А железо — удивительно холодная штука…

— Ты не представляешь, как я устала, — с порога заявила она, входя в комнату. — Целый день ушел на переговоры с попечительским советом фонда «Rinascente»… Но зато они согласились на встречу, это главное. Налей мне «Cointreau»… Филипп уезжает со мной, нужно окончательно…

— Ты уезжаешь? — мягко прервал я Паолу. — Когда?

Она удивленно посмотрела на меня, потом словно вспомнила о чем-то, слегка смутилась.

116